5….И громом вспорот воздух.
Артобстрел!
Да, от него зависит почерк боя.
Давай, браток, возьми точней прицел
И уничтожь, что немец понастроил.,
Из нашей же, о, Господи, руды
Фашист отлил стволы орудий многих.
Не сосчитать тот груз, что к немцам в тыл,
Ушёл по тросам подвесной дороги.
И что ни сопка – то укрепрайон,
Опорный пункт – один мощней другого.
Залез фашист в железо и бетон,
Как в тело клещ впился, уперся рогом.
И вот, когда затих снарядов вой,
Настал и твой черёд – вперёд пехота!
Но это будет, ох, тяжёлый бой –
За каждым неприятелем охота,
Что там в горах, живой сидит пока,
За каждый куст на безымянной сопке….
Дорога наша только на закат –
Чрез реки каменистые, по тропкам…
Вот, узкая, казалось бы, река,
Но так ужасно холодна в час ранний.
И переправы нет,
и весть горька –
Отец солдат – комбат - смертельно ранен.
Двадцатый полк стрелковый, рядом с ним
Шестидесятый, сзади тридцать пятый…
Святой Георгий в небесах возник,
Он с нами, здесь – и праведный, и святый!
Горит земля… Повозки кверху дном…
Вблизи Большой и Малый Кариквайвишь.
В горах тех – враг, и так прижал огнём
К родной земле, что, кажется, не встанешь.
А надо встать!
Возможно жизнь отдать!
Но коль отдать – дороже, не напрасно…
Враг озверел, нельзя уж больше ждать,
Зовёт солдат час наступленья властно.
И в этот мудрый, выверенный час,
Чтобы потом в кулак единый слиться,
Оставив сзади Западную Лицу,
Пошла в атаку войсковая часть.
Но что это?
Немецкий ожил дзот,
За ним ещё один проснулся рядом.
И вновь по нашим шпарит пулемёт,
Не встать с земли и не поднять отряды.
Бледны, угрюмы лица у бойцов,
Под вражеским огнём редеет рота…
Сержант Загоркин выдернул кольцо –
Летит граната в амбразуру дзота.
Ещё бросок гранаты…
Насовсем
Взята высотка, отбиваясь люто,
С отметкой «232 и 7» -
Хвалёный, неприступный «Цуккерхюттель».
Ну, а затем разгромлен «Рибенкопф»,
Пал «Гайнерлагер», «Изельлагер», «Ортлер»…
Сулили Рейху 1000 веков,
Вот только русский штык мундир испортил…
Посеять страх, смятенье у врага,
Опередить его –
Залог успеха!
И вот уж грянуло: За Сталина! Ур-ра-а!
И, дрогнув, отступили егеря,
Элитные войска, надежда Рейха…
Наверное, рука устала жать
У той, что в белом и с косой проворной.
Осталось много воинов лежать:
И немцев, и своих на склонах горных…
А путь дивизий наших – лишь вперёд!
На Киркенес, на Никель, на Петсамо.
Их ждут бои, и смерть, и речки вброд
До той поры, когда войны не станет…
Прошёл Октябрь…
Упал последний лист,
Приход зимы надолго возвещая…
И, отступая, зверствовал фашист,
На мирных людях злобу вымещая.
Немало мне рассказывал земляк,
Зенитчик в прошлом, Мильчаков Василий,
Про зверства немцев, что простить нельзя.
И про угрюмость своего бессилья –
Когда увидел он, тогда солдат,
Суровостью войны ожесточенный, -
Где раньше был барак для заключенных –
Лишь трубы на пожарище стоят.
Случилось то в посёлке Эльванес,
Откуда враг в любую непогоду
Гнал наших заключенных в Киркенес,
Чтоб разгружать вагоны от породы.
Сожгли, как хлам ненужный, егеря
И взрослых и детей, облив бензином.
Стоял Василь, пилотку теребя,
И пахло жжёной костью и резиной…
Враг отступал.
Но шли ещё бои,
В Берлине фюрер о реванше бредил.
Никто не знал – ни немцы, ни свои,
Что нам всего полгода до победы.
До тех времён, тех радостных, когда
В лицо повеет с моря ветер свежий,
Когда глаза усталые солдат
Норвежское увидят побережье…